АРХИТЕКТУРА КАК СПЕКТАКЛЬ

Украсив здание «Бенуа» эскизами художника Серебряного века Александра Бенуа, Сергей Чобан ушел от визуальной бедности современной архитектуры и отдал дань культурной памяти места – бывшего знаменитого петербургского пригорода.

Офисный центр «Бенуа» является реконструкцией промышленного здания, построенного в 1970-х на месте бывшей усадьбы Кушелева-Безбородко. Наряду с другими петербургскими пригородами, Петергофом и Царским селом, она являлась жемчужиной усадебного строительства. В 1910-х годах земли старой усадьбы сдавались под дачи. Одну из них снимала семья Бенуа, и художник Александр Бенуа, изумленный красотой этого места и влюбленный в уходящий мир русской усадьбы, здесь рисовал свои акварели. Постепенно все это было заменено промзоной. Сергей Чобан отмотал назад ленту времени. Он проявил то ценное, что было свойственно этому месту. Теперь горожанин, проходя мимо здания «Бенуа», по крайней мере, поинтересуется, что это за фигуры на фасаде. И память места будет восстановлена.

Дом «Бенуа» демонстрирует определенный подход архитектора к историческому городу. Сергей Чобан считает, что людям нравятся классические здания, потому что их фасады визуально богаты. Но, чтобы строить классику сегодня, необходимо углубленное образование, которое нельзя получить в вузе и которое требует полной отдачи сил и всего времени архитектора. Чобан не может себе этого позволить. Но он нашел способ избежать монотонного фасада, оставаясь в рамках современной архитектуры. Он использует классические мотивы, подвергая их современной обработке. Например, в другой своей петербургской постройке («Дом Лангензипен») Чобан взял фрагменты античных орнаментов, обработал их в компьютере и сделал принты на стекле. Здесь с помощью той же техники на фасад нанесены эскизы театральных костюмов Александра Бенуа. Эти эскизы были сделаны к знаменитым балетам «Петрушка» и «Сильфиды», когда-то ставшим сенсацией «Русских сезонов» в Париже, а также к другим спектаклям. Точка в прошлом выбрана позитивная. Серебряный век – все-таки взлет национальной культуры, и Бенуа, руководивший объединением «Мир искусства», этому расцвету немало способствовал. Театральная тема продиктовала необычно яркие цвета фасада.

Перед нами новый подход к офисному зданию. Наличие фигур не только дает фасаду человеческий масштаб, оно показывает, что в здании работают люди. Разноцветные персонажи – знак человека в архитектуре, как в классике его знаком является колонна. Проблема современных офисных стекляшек -  да и нелинейной архитектуры – отсутствие знаков человека на фасаде. Люди, правда, видны через стекло, но в самой архитектуре никак не обозначены. Чобан придумал, как это сделать, не выходя за рамки современной стилистики. Это его открытие. Да и психологически, должно быть, приятно работать не в абстрактной клетке, а скажем, рядом с кучером из «Петрушки», Коломбиной или каким-нибудь героем Мольера.

Офисное здание класса А «Бенуа» Свердловская наб., Санкт-Петербург,

Автор проекта                     

Сергей Чобан - нпс чобан фосс, Берлин, чобан и партнеры, Москва 

ШАХМАТЫ НА КУТУЗОВСКОМ 

     Центр «Времена года» - пример необычной смешанной типологии. На одну треть это гараж, на две трети – магазины, кафе и рестораны. Необычность в том, что гараж - не подземный, а часть здания. И Плоткин это обстоятельство замечательно обыграл. Архитектура получилась, с одной стороны, строгая, с другой - завлекательная. Гараж отмечен глухими стенами, рекреационно-торговая часть – более «веселой» шахматной поверхностью.

Здание стоит на пересечении Кутузовского проспекта и Минской улицы. Кутузовский – престижная правительственная трасса, которая соединяет Кремль с Рублевкой, местом роскошных резиденций, и обозначает, так сказать, союз власти и капитала. Однако на этом пути есть провалы: на пересечении с Минской улицей проспект совершенно пустынный,  так что постройка оказалась почти в чистом поле. Владимир Плоткин: «Место транзитное, пешеходы здесь не ходят. Вокруг нет никакой застройки. На расстоянии двух с лишним километров находится Парк Победы, рядом – яблоневый сад с железной дорогой. Мы понимали, что воспринимать здание будут из окон автомобилей, поэтому предпочли крупный масштаб и простой шахматный рисунок». Благодаря «шахматам» постройка запоминается. В двух ярусах модули из полированых панелей чередуются со стеклянными витражами. Стеклянные модули повернуты по отношению к фасаду на 7 градусов: в верхнем  ряду они смотрят на едущих из центра, в нижнем – на едущих в центр. Это делает архитектуру гостеприимной и дает дополнительную пластику.

     С точки зрения формы, здесь можно было построить все, что хочешь. Исторической среды вокруг нет, рекреационно-торговая функция допускает любой экстраваганный объем. Именно так Плоткин поступил с торговым центром «Квадро», который представлят собой стекляный кристалл с навесающим фасадом. Почему же для «Времен года» выбран такой строгий вариант – параллелепипед, вытянутый вдоль трассы?

На самом деле все не так просто, как кажется. Перед нами типичная для Плоткина  медитация по поводу числа, организация формы с помощью сетки и модуля. Среди западных архитекторов сетками увлекался Нувель. Модуль и сетка делают форму умопостигаемой. В проекте видно, что самым мелким модулем является фасадная панель. Из 12 панелей образуется более крупный модуль – шахматная клетка, а она в свою очередь организует фасад. Такие длинные фасады в классической архитектуре оформляются с помощью портиков и ризалитов. Здесь же совсем другой принцип. Шахматная стена рекреационной части соотносится с глухой стеной гаража так, что граница между ними находится примерно в точке золотого сечения. Пристрастие Плоткина к «золоту» и вообще хорошим пропорциям отмечал не один критик. Но дело не в этом, а в том, что форма получает временное измерение. Важен не фасад сам по себе, а движение от торца к торцу. Оно показано с помощью смещения клеток на фасаде.

     Постройка превращается в некий поезд, причем у этого поезда агрессивный «паровоз», направленный в сторону Кремля. Активный торец здания отмечен 20-метровыми пилонами и двумя стеклянными призмами, пронизывающими все этажи и выходящими на кровлю. В них размещаются эскалаторы, рестораны и банкетные залы. Между призмами из стеклянной поверхности  выступает 25-метровая консоль, которая держится непонятно на чем.. Получилось четко по прописям русского авангарда: динамичная композиция, главная ось которой находится вне самого здания (именно так Моисей Гинзбург в 1925 году определил специфику конструктивизма).

     У консоли экстремально-романтическое назначение. Владимир Плоткин: «Парк Победы традиционно посещают брачующиеся. Мы предполагали, что потом они будут праздновать свадьбу в банкетном зале, на 4-м этаже нашего комплекса, и сделали оттуда выход на консольную смотровую площадку. Жених и невеста могут там сфотографироваться как бы летящими между небом и землей». Прямо как на картинах Марка Шагала!

     Название «Времена года» связано с организацией внутреннего пространства. В здании четыре этажа, а в торговом зале - четыре круглых атриума. Предполагалось раскрасить их в разные цвета, соответствующие разным сезонам. Круглые световые фонари наклонены под разными углами, что создает разнообразие в освещении и загадочные тени.  

Первоначальная идея автора была - создать медиа-фасад. В таком случае стеклянные плоскости превращались в экраны, осознаваемые как приметы современной культуры. Экраны должны были быть прозрачными и всячески сигналить, что здесь находится магазин. Но ради оптимального использования торговых площадей прозрачностью пожертвовали, хотя коммерческая привлекательность архитектуры со стеклянным фасадом была бы выше. Увы, эта история регулярно повторяется. Достаточно вспомнить заложенные витражи Детского Мира или конструктивистских универмагов. В результате за стеклами разместили централизованную рекламу с крутящимся изображением. На металлических прямоугольниках предполагалось лазерное шоу. Шоу не вышло, но тема медиа-фасада сохранилась в пикселизированной поверхности. В Голландии были заказаны специальные светильники фирмы Phillips, позволяющие менять цвет. Пикселей достаточно, чтобы составлять картинки. В результате вечером светящиеся фиолетовыми точками «Времена года» лучше говорят о своем назначении, чем днем.

ИЗ РАДУГИ МОСТ

Значение Живописного моста, построенного Николаем Шумаковым и компанией "Метрогипротранс", выходит за рамки инженерно-транспортного сооружения. Это важное событие для московской архитектуры.

 Зрелище Живописного моста заставляет ахнуть. Когда мост только открылся, автомобилисты невольно тормозили посреди дороги, чтобы получше разглядеть высоченную красную арку. Причем, большинство людей испытывало эстетический шок, даже не догадываясь, что арка сделана не для красоты, а что к ней подвешено четыреста с лишним метров дорожного полотна. Тогда бы они удивились еще больше.

Участок между проспектом Маршала Жукова и МКАД состоит из двух уникальных объектов: Живописного моста  и Северо-западных тоннелей. У этого проекта давняя история. Много лет подряд здеь собирались провести Краснопресненский проспект, соединяющий центр Москвы со МКАД. Но это не удавалось сделать, поскольку строители не могли договориться с водным ведомством и с лесничеством Серебряного бора. Строительство обычного моста нарушило бы экологию заповедного места и стало бы препятствием судоходству. Наконец, специалисты «Метрогипротранс» предложили конструкцию, которая устроила всех и стала запатентованным изобретением.

Суть ее в следующем. Мост располагается вдоль реки, а не поперек. Его центральный пролет длиной 409 м не имеет опор в реке, а подвешен на 72 вантах к металлической арке, установленной перпендикулярно магистрали на неподвижные опоры, смонтированные в воде. Высота арочного пилона составляет 105 метров над уровнем реки, а пролет арки – 182 метра. Таким образом, удалось осуществить строительство, не затронув берег охраняемой территории.

            Это третий вантовый мост в России и первый в Москве. Трудно сказать, почему раньше в столице не строили подобных сооружений.  Может быть, потому что в нашей стране не производятся монострэнды – элементы из которых состоят ванты. Вот и для консультаций по вантовым системам Живописного моста приглашали французскую фирму Freyssinet. Мост уникален сочетанием двух конструкций: арочного пилона и большого пролета, подвешеного на вантах в двух плоскостях. Надо сказать, что арочный пилон  Живописного не единственный в мире. В Италии есть пешеходный мостик с похожей конструкцией, но он несравним по масштабу с московским. 

Арочный пилон собирали при помощи башенного крана из секций, каждая из которых весит 160 тонн. Идея ресторана возникла, по одной версии, у заказчика, по другой – у мэра Москвы. Конечно, наличие смотровой площадки сразу придало объекту культурно-туристическое значение. Прежде, чем подвесить к арке капсулу ресторана на 100 посадочных мест, производились расчеты дополнительных нагрузок. Подьем в ресторан станет отдельным  атракционом. Для этого соорудят специальные панорамные подъемники. Также будет создана инфраструктура комплекса, включающая благоустроенную набережную, подъездную дорогу, парковки и наземное здание с кухней, вестибюлями и лифтами.

            С одной стороны, Живописный мост – это инженерное сооружение со своей более чем красноречивой эстетикой. Мощные секции с фермами, из которых  смонтирована арка, создают хайтековый драйв, пророчески сформулированный Маяковским по поводу авангардно-футуристической архитектуры:  «Мы разносчики новой веры, красоте задающей железный тон». С другой стороны, мост не зря назвали Живописным. Это не только из-за улицы, которая расположена неподалеку. Мост, и правда, картинно живописен. То ли масштаб, то ли форма арки, то ли ее цвет тому причиной – но в ландшафте Серебряного бора арка оказывается не чужеродной. А наоборот природно оправданной. На фоне леса она становится радугой, только такой современной, космической радугой техно-эры. Опять же подвешенный к ней эллипсоид ресторана сверкает, как дискотечный шар, пускающий световых зайчиков по темному залу.

            Доводить инженерные сооружения до эстетической осмысленности и до скульптурной выразительности умеет, как известно, Сантьяго Калатрава, Мастер мостов. Но до такой радуги он пока не додумался. Вообще, мост - архитектура метафизическая. Он являет собой принцип связи чего-то с чем-то. В древности это могла быть связь с миром иным – мост через реку Лету. С мостами связывали множество романтических историй («Мы простимся на мосту», «Мост вздохов» и т.д.). Наконец, самые известные в мире мосты, как, например, «Солнечные ворота» в Сан-Франциско – излюбленное место самоубийц, предпочитающих с этого сооружения отправляться в мир иной. Живописный мост тоже установил более прозаическую, но очень важную и нужную связь центра Москвы с Новорижским шоссе, создал долгожданную транспортную магистраль. Но кроме того, есть в этой арке, взмывающей в небо, что-то от советской песни. Как там: «из радуги мост проложим до звезд». Есть небесный порыв. Да и эллипсоид не чужд космической тематике: в этом контексте он воспринимается как НЛО. Связь в миром иным хотите? Пожалуйста, уже установили. Все желающие приглашаются на борт летающей тарелки, отобедать с пришельцами.

            Москва вообще не чемпион по красивым мостам, вспоминаются разве что советско-романтический Крымский, построенный 1950-х годах Власовым, и неоклассический Лужнецкий, созданный в 1912 году Щусевым?. Вантовый Живописный мост пришелся столице к лицу и по нраву. Он только первая ласточка. Скоро появятся еще два вантовых моста: на дублере Кутузовского простпекта в ММДЦ Москва-Сити и в подмосковном городе Дубне.

МЕДНЫЙ КОРАБЛЬ

На Бутырской улице построено новое офисное здание. Среди бесцветной застройки оно обращает на себя внимание, в первую очередь, рыже-зелёным фасадом. Это цвета патинированной и открытой меди – не случайное, найденное сочетание. Рельефный фасад с заглубленными окнами также отличается от стандартных стеклянных плоскостей. Наконец, композиция цепляет наблюдателя неожиданным драматизмом: угол здания «разорван», и в разрыве виден стеклянный атриум. Сзади объект выглядит не менее интригующе: как две призмы неправильной формы, столкнувшиеся друг с другом.

Архитекторы «Лаборатории виртуальной архитектуры», однако, считают, что многие из этих красот появились из функциональной необходимости. Станислав Кулиш: «Участок очень тесный, вокруг большое количество объектов, но заказчик, естественно хотел получить максимальную площадь. Нам, с одной стороны, надо было обеспечить квадратные метры, с другой - эстетическую воспринимаемость. Главным требованием было соблюдать правила инсоляции профтехучилища, расположенного непосредственно за нашим объектом. Мы нарисовали эпюру (график движения) солнечного света, который освещает ПТУ. Эта эпюра и определила скос крыши».

Такая же история рассказывается про атриум. Он появился потому, что, выжимая площади, архитекторы расширили верхние этажи, начиная со второго, заняли весь участок и приблизились к соседним строениям. Следовательно света стало не хватать и понадобился атриум, в который ориентированы некоторые офисы. Поскольку участок очень маленький, атриум начинается только со второго уровня. Внизу он бы не уместился. Отсюда образовалось две входных зоны:  на первом этаже и на втором. Первый холл небольшой, второй открывается в десятиэтажный атриум.

Все это проза жизни, но вывод из нее был сделан вполне поэтический. Здание стало пластическим событием. Архитекторы разыграли спектакль, как будто у них два здания: одно – из темно-зеленого стекла с вкраплениями «натуральной» меди. Второе – покрытое «патинированной» медью. (Облицовкой служат алюминиевые листы, крашеные под медь и те же листы, покрытые ПВХ,  имитирующим патину). Как бы от этого столкновения главный стекляный объем раскололся надвое, и образовался атриум.  В нем до сих пор видны «следы» столкновения: асимметричная скошеная стеклянная крыша, пересекающиеся балки. Захватывает.

В принципе, столкновение двух объемов – это прием стиля деконструкции. В российской архитектуре он применяется довольно часто. Как правило, он лишен того смысла, который изначально в этот стиль вкладывался основателями – такими, как Питер Айзенман. Смысл этот довольно грустный – разрушение структуры, порядка, иерархии и всякие прочие экзистенциальные разрушения и катастрофы, к примеру, пережитые миром в ХХ веке. В России архитектура деконструкции становится прежде всего зрелищем. Что-то с чем-то сталкивается, и смотреть на это крайне увлекательно. Кстати, и термин деконструкция архитекторы предпочитают не употреблять. Все, наоборот, очень позитивно, даже как-то залихватски получается. Типичный российский объект – это здание с фасадом, от которого «оторвалась» плоскость, сквозь нее продет огромный шест – как будто гвоздь, которым плоскость к фасаду прибили. Или  здание-плотина, сквозь которую «прорывается» другое здание-водопад. Такое у нас нередко можно встретить. Вероятно, такая форма может служить символом изменений. Правда, непонятно в какую сторону. Изменений вообще. Или разрушение настолько привычно российском сознанию, что воспринимается абсолютно естественно.

            Бюро «Лаборатория виртуальной архитектуры» в офисе на Бутырской такого рода эффектные приемы дозирует. Речь все-таки идет об офисном здании, образу которого более свойственна респектабельность, нежели радикальность. Главный фасад, выходящий на Бутырскую улицу, в целом спокоен. Его украшают окна, которые архитекторы придумали развернуть под углом. «Мы пытались уйти от монотонного офисного фасада. – говорит Станислав. - Убедили заказчика сделать зеленые стемалитовые стекла и темно-серые профили, отчего окна кажутся глубокими. Заранее продуман ритм светотени: при открывании окон на гладкой плоскости фасада возникает либо тень, либо обратный блик».

Во всем здании, ощущается легкая стилизация под русский конструктивизм, которая уже стала хорошим тоном в современной российской архитектуре. О конструктивизме напоминает угловая массивная  стена верхних этажей, опирающаяся на стеклянную стену нижних, а также угловые окна низкого корпуса. Только в одном месте, в разломе, нам дан намек на драматичное внутреннее пространство атриума.

            Архитекторы позволили себе один фирменный прием, который, по их мнению, имеет некоторое метафизическое обоснование. Белая полоса – как шнуровка – проходит через все здание. Она ползет вверх по конструкциям атриума, оформляет вход из вестибюля в лифтовый холл. «Ее роль – разделять пространство. Вступаешь из вестибюля на территорию офиса – переходишь в другую жизнь». В некоторых помещениях белая лента, бегущая по полу, потолку и стенам создает эффект воздушного зеркала. Наличие объединяющей ленты, подтверждает основную интуицию: форма настолько подвижна, что ее надо скреплять.

 Офисов в Москве много. Их принято оценивать по классу, который определяется набором параметров. Среди этих параметров нет качества архитектуры. Последнее волнует вообще только архитекторов. В данном случае и параметры соблюдены (это был бы класс А, если бы не удаленное от центра местоположение), и архитектура получилась нетривиальная.

ПРЕДЕЛЫ УПРОЩЕНИЯ

Павильон на тренировочном гольф-поле в Пансионате «Клязьменское водохранилище» Александра Бродского.

Домик со скатной крышей. Полупрозрачные стены из стеклопрофилита. Верхняя часть стен - из кирпича, выкрашенного серо-белой фасадной краской. Той же краской покрыты металлические конструкции, отчего они теряют сходство с металлом и кажутся то ли деревянными, то ли непонятно какими. Крыша из стеклопрофилита, уложеного желобами кверху. Лежащие на ней семена цветущих деревьев (а осенью – листья). Такой же полупрозрачный стеклянно-металлический навес у кромки поля. Солнечные зайчики и тени от деревьев трансформируются на этом стеклопрофилитовом экране в живые картины. Все, как всегда, просто. Проще не бывает. Откуда же берется поэзия?

Так сложилось, что павильон – произведение. имеющее значение манифеста. Начиная с работы Мельникова на парижской всемирной выставке (1925) и «Барселоны» Миса ван дер Роэ (1928), павильоны  выступали как творческое кредо архитекторов. У Клязьменской постройки роль служебная. Здесь можно получить клюшки и шары, отдохнуть после спортивных занятий, водички попить. Это вещь не такая манифестационная, как «Павильон для водочных церемоний» того же автора, находящийся по соседству. Но важно, что это тоже павильон. И навес у Бродского уже был  – летний бар на Клязьме, временное сооружение, получившее призы на выставках, опубликованное в журналах и разобранное. Добавим сюда ресторан-причал «95 градусов» в Бухе Радости.

Павильон, навес, причал... Что это за жанры? Почти не архитектура. Что-то легкое, эфемерное, временное. Что-то слитое с природой до нераздельности. Навес – кусок природы под крышей, причал – опять кусок природы над озером, «расчерченный» архитектурными лесами, павильон – полупрозрачный сарай на ножках. Фактически Бродский предъявляет нам не свою архитектуру, а горсть природного пространства, роль же архитектуры - просто обозначить его границы. Казалось бы, что в этом особенного? Весь Запад и Восток занимаются тем, что размывают границы фасада: архитектура у них перетекает в ландшафт и обратно. Но отличие все же разительное.

Александр Бродский – легенда. Его вещи не совсем архитектура еще и потому, что они близки к художественной инсталяции, а архитектор в нем неразрывно соединен с художником. Именно как художник Бродский выиграл в 2001 году Гран-при на Миланской художественной триеннале. Уже как архитектор он был удостоен несколько лет подряд Гран-При на выставке Арх-Москва, представляя очередной «сарай» (как он сам выражается). Потом перестал участвовать, потому что получать так часто награды казалось неприличным. В 2006 он единолично представлял Россию на Венецианской архитектурной биеннале. Незадолго до этого ему сделали почетное предложение поселиться вместе с мастерской в Музее Архитектуры им. Щусева. Теперь «Бюро Александр Бродский» сидит в МУАРе, во флигеле «Руина» как живой экспонат, и заграничных гостей водят на него смотреть.

Вероятно, дело как раз в повышенной «художественности» его архитектуры. У Бродского есть своя тема, он упорно ее проводит как в инсталляциях, так и в постройках. Это эстетизация местного бедного русско-советского контекста. В самом деле, из чего состоят его постройки? Ресторан-причал – из необструганных бревен и ржавеющего металла, водочный павильон – из старых оконных рам, дома и квартиры – из кирпича, фанеры и стеклопрофилита. Инсталляции состоят примерно из того же плюс серая глина – то есть земля. Ржавые железки, стеклянные остановки, деревянные сараи и кирпичные бараки – это все картины русской провинции. Того убогого быта, от которого современная эпоха в лице архитекторов и девелоперов пытается уйти подальше, плодя подмосковные швейцарии, италии и бельгии, заимствуя материалы и конструкции. А Бродский, наоборот, никуда не уходит, а все это поэтизирует. Вот на Венецианской биеннале он  придумал бесконечный заснеженный город из хрущевок, в которых разыгрывались сценки архетипической российской жизни: любили, молились, пили, дрались.

Увидеть в унылой российской дейтсвительности красоту может только поэт. Если вдуматься, не очень-то это и позитивно – такая эстетизация тления. И тем не менее, как ему удается преобразить некрасивое? Что за прием такой он знает? В сентябре 2001 года он сделал выставку «Кома». Прекрасный глиняный город лежал на столе, а из капельниц его заливала черная нефть. Город умирал, но это было почему-то красиво. В сентябре того же года случился апокалипсис в США, когда самолет врезался в башни-близнецы. Все это как-то совпало, и возможно поэтому Бродскому дали Гран-при в Милане, увидев в его работе нечто пророческое. Все инсталяции Бродского сделаны из светло-серой глины. Тем же светло-серым выкрашены все его интерьеры, и водочный сарай и павильон с навесом на гольф-поле. Архитектор как бы погружает все предметы в метафизический раствор серой краски, где они приобретают какое-то вневременое измерение, в котором ветхое и неприглядное становится прекрасным.

ЛИСТВЕННИЧНАЯ ГУСЕНИЦА

Мотель в «Лисьей Норе» представляет собой новый виток в развитии российской деревянной архитектуры органических форм.

Проект Светланы Головиной

Текст Лары Копыловой

Мотель, построенный Светланой Головиной, является частью спортивно-стрелкового комплекса «Лисья нора», расположенного около подмосковной деревни Игнатово. В этот комплекс входит также спортивно-стрелковый клуб, за который в 2003 году архитектор получила первую премию на выставке Арх-Москва. Клуб представляет собой несколько соединенных между собой, вытянутых в линию деревянных павильонов, выкрашенных в красный цвет. Это архитектура прямых линий, на фоне ландшафта она работает своей графикой. Почти чертеж, нанесенный на пейзаж. Там же в Лисей норе находится павильон «Чайный домик» - плавающая посреди озера на дебаркадере конструкция, в которой на арматуру нанизаны деревянные кубики. Вещь тоже очень графичная. Мотель – совершенно другой. Это биоморфная скульптура, которая работает массой и поверхностью из деревянных «чешуек». Гусеница, выползающая из норки.

Заказчик мыслил эту архитектуру как экологическую. У нее действительно супер-экологический образ. В форме гостиницы многократно обыграно название «Лисья нора». Во-первых, само здание-гусеница вылезает из норы, спрятанной в холме. Во-вторых, номера заглублены в тело здания, отчего смотрятся, как прямоугольные норки. В третьих, форма у здания мягкая, природная, как если бы это был изогнутых очертаний берег, усеянный ласточкиными гнездами, или длинный стог сена. Светлана Головина: «Заказчик дал задание построить мотель и выделил участок вдоль озера, рядом с холмом. В голове сразу нарисовалась гибкая вещь, червяк, выползающий из холма. Заказчик эту форму принял, так что идея реализована без изменений».

Парадокс в том, что эту природную «экологическую» форму трудно было бы реализовать, применяя одно лишь дерево – то есть самый экологический материал. Точнее, слишком дорого. Поэтому использованы и другие материалы. Конструкции представляют собой металлические арки и полуарки, наружные и внутренние стены - пеноблок, облицовка – необработанная доска лиственницы. От дождей это дерево меняет цвет с рыжего на серо-серебристый, что очень уместно в российском пейзаже. А если добавить сюда слоистую фактуру из дощечек и гибкие поверхности, то вспоминаются не больше не меньше, чем Кижи и прочая северная деревянная архитектура. Когда в абсолютно современной архитектуре вдруг с изумлением обнаруживаешь связь с местной, - такой небогатой, надо сказать, - архитектурной традицией, нельзя не изумиться.

В изогнутый объем вставлено двадцать пять стандартных номеров и один номер люкс. Все номера имеют отдельные входы, а окнами и лоджиями обращены на восток. Стандартный номер состоит из прихожей, спальни с двумя кроватями, санузла с душем и антресоли, на которую ведет приставная лестница.  В номере люкс добавлены еще ванна и кухня. Окна всех номеров выходят в лоджии. Причем окна продолжены до пола, чтобы не препятствовать видам. Ограждения лоджий тоже стеклянные, и за ними стоит легкая полупрозрачная мебель. Поэтому слияние с природой получается полным. И потом это довольно красиво: слои стекла и между ними легкие контуры металлических стульев и столиков.

Интересно, что лиственницей обшиты вся поверхность гусеницы и все поверхности вырезанных в ней коробочек, и ступени входов. И лишь в глубине появляется штукатурная стена с окном. Трудно объяснить, зачем это нужно, но есть абсолютная уверенность, что это не просто так. Среди западных архитекторов таким вниманием к нюансам отличается Петер Цумтор. Как бывшему мебельщику ему важно, как две дощечки облицовки соединяются друг с другом. Он может бесконечно долго медитировать по этому поводу и сам на стройплощадке следит, чтобы ни на миллиметр не было ошибки. В головинской архитектуре – тот же пафос, точнее – его отсутствие. Света  не любит говорить о своих зданиях. И о них действительно трудно что-то сказать. Они в принципе словом не улавливаются. Их надо гладить, нюхать, бродить по ним, сидеть на ступеньках, рассматривать, как деревянные ступени сочетаются с каменным мощением и пушистой травой, как ложится на них солнце, как оттеняют друг друга теплое дерево и холодный металл, как дощечки облицовки крепятся вместо гвоздей деревянными шпунтами. То есть это архитектура, для постижения и оценки которой необходимо ее телесное, тактильное, моторное восприятие. Кстати, и Головина и Цумтор совершенно одинаково сердито реагируют, когда журналисты им задают вопросы об их зданиях, еще не видев архитектуры. «Что я буду тебе расказывать, езжай и посмотри», услышала я от Светы. Устыдилась и поехала. Километров 50 от МКАД по Дмитровке - и попала в  какой-то нерусский ландшафт с невысокими аккуратными деревьями, одетыми по-швейцарски людьми и модной архитектурой.

Таким образом, Лисья нора для Головиной стала полигоном для архитектурных экспериментов. Мотель – очередной из них. Все постройки так или иначе используют выразительные возможности дерева. Вообще в России сегодня сложилась ситуация, что наиболее оригинальная наша архитектура – именно деревянная.  И, что характерно, расположена она не в мегаполисах, а в лесах под ними. Так, на территории Пансионата Клязьменского водохранилища, образовалась целая архитектурная деревня, состоящая из построек  многих талантливых архитекторов.  Головиной же досталась собственная вотчина, где все вещи спроектировала она сама, создала свой авторский архитектурный ансамбль.

Почему российская архитектура в деревне лучше, чем в городе? Здесь много причин. Постройки меньше по размеру, проще по конструкции, с природным контекстом гораздо легче справиться, чем с городским, нет безумного количества бюрократических согласований. И что гораздо важнее, дерево – органично для российской архитектуры. До такой степени, что деревянная постройка автоматически воспринимается как местная и национальная. Соединив национальный материал с приемами современной архитектуры можно добиться неплохих результатов. Если же сюда добавляется социальное содержание, получается полноценное произведение. В социальном плане этот мотель - нововведение. Еще пятнадцать лет назад богатые российские заказчики не знали иных видов отдыха, кроме охоты и бани (которая и поныне остается популярным национальным развлечением). За короткий срок они освоили аристократический досуг: появились гольф-клубы, яхт-клубы, манежи и конкуры и вот - стрелковые комплексы. Все эти занятия оформляет архитектура,  в которой есть главное - авторская изобретательность. Мотель Светланы Головиной – пример именно такой архитектуры.

Информация:

Мотель на территории спортивно-стрелкового комплекса «Лисья нора»

Дмитровский район Московской области

Архитекторы: Архитектурная мастерская «X.Y.Z.» (Светлана Головина, при участии Андрея Калины)

Главный конструктор: Эдуард Филимонов

Заказчик: ЗАО ССК «Лисья нора»

Общая площадь здания – 761 кв.м без лоджий